Лаво – моя давняя мечта. Небольшой участок земли на крутых берегах Женевского озера, занятый под виноградники ещё в XI веке, всё это время ждал меня. Я влюбился в него с первого раза, впервые увидев на бутылочной этикетке ещё в свой первый приезд в Швейцарию. Так и любил по картинке долгие годы, мечтая о встрече. Пил его вина, смакуя с каждым глотком музыку французских названий: Лютри, Сен-Сафорен, Вилетт, Децале... ПредвосхИтение неизбежной встречи рисовало мне картинку, на которой я в белой льняной рубахе и соломенной шляпе сижу высоко на террасе кафе среди виноградников и смотрю, как в кобальтовой сини Женевского озера отражаются Альпы. Запотевший бокал белого холодного шасла дарит мне изысканный букет цветочного аромата и свежего фруктового вкуса. Желтеющие листья винограда шелестят на ветру. Время замирает. И вот я уже лечу над гладью Женевского озера, захмелевший и счастливый.

Всё в жизни предопределено. И именно поэтому совершенно предсказуемо мне приснился сон, в котором и шелест виноградных листьев, и пронзительная синева, и запотевший бокал. Когда я проснулся в сумерках августовского утра, то сразу же купил билеты до Женевы. Воображение, подогретое предвкушением, живописало мне, как я приезжаю в Веве, оставляю свой дорожный чемодан в камере хранения на вокзале и налегке гуляю по старому городу. Где-нибудь в ресторанчике заказываю озёрного окуня. Его приносят на большом круглом блюде в виде солнца, в середине которого белая горка масляного риса басмати, а вокруг лучами по окружности выложены маленькие рыбки, очищенные от костей. Я сижу за столиком на улице, слушая звуки города, и наслаждаюсь нежным мясом, запивая еду тем самым холодным золотистым и благоухающим вином. Потом, затуманенный от уже почти случившегося счастья, выхожу на набережную, где в гладь Женевского озера чьей-то сильной рукой воткнута огромная вилка. А Чарли Чаплин в неизменном котелке и с тросточкой в окружении анютиных глазок смотрит на неё своими грустными глазами. И громада Французских Альп на том берегу. А я иду по променаду вдоль озера в сторону Монтрё, ловя по дороге французскую речь под пальмами, магнолиями и рододендронами и слушая плеск волн и крики чаек. Туда, где Прекрасная Эпоха смотрит на озеро фасадами своих великолепных зданий. Там, на набережной, я здороваюсь с застывшим в бронзе Фредди Меркюри и пою вместе с ним свои любимые песни. Там же, совсем рядом, наблюдаю, как заворожённый, за работой странных механизмов в красной телефонной будке, посвящённой отцу джазового фестиваля Клоду Нобсу. А ещё чуть дальше, рядом с Казино, я сажусь на скамейку, откуда вместе с дымом из прошлого в сторону воды мощными аккордами плывёт «Дым над водой» легендарных Deep Purple. Всё это было в моей юности, кроме самого Монтрё.

Серый бетон лётного поля и здания аэропорта. Серое низкое небо лежит на самой земле. Самолёт вынырнул из облаков перед самым приземлением и покатился, серый на сером. Женева встречает швейцарским холодным радушием. Эх, не видать мне залитых солнцем альпийских лугов и завораживающих панорам заснеженных гор на горизонте! Прогноз погоды уже неделю не обещает ничего, кроме дождя. В таких случаях до последнего момента почему-то ещё надеешься, что всё может измениться. Но точность швейцарских прогнозов безжалостна и не оставляет никаких надежд. С ощущением досады, не выходя из аэропорта, я беру билеты и жду своего поезда до Веве.

Приезжая в другую страну, я всегда жадно ловлю глазами по дороге её пейзажи. Вот и сейчас по привычке сажусь у окна справа по ходу поезда, чтобы любоваться в дороге Озером и Альпами. Но в этот раз ничего не видно. Лишь силуэты домов с неяркими огнями мелькают вдоль дороги и машины, горя фарами, пробиваются сквозь влажную пелену тумана.

Я люблю Швейцарию безотносительно. За честность и трудолюбие, за красоту пейзажей и разумность устройства жизни, за чистые бесплатные туалеты и за вкусную питьевую воду в каждом фонтанчике. За помутнение рассудка, которое случается в супермаркетах при виде продающейся в них еды, за щедрость и изобилие уличных рынков с развалами сыров и кухнями народов мира. За свежий воздух даже больших городов. За пожилых женщин, прекрасных в своём в увядании и достойно несущих свой возраст. Они полны достоинства и внутренней красоты, которая на лице, тронутом морщинами и в обрамлении седых волос, и в ответ на приветствие кротко здороваются, как молодые, «bonjour, mesieur». Всё это промелькнуло в сознании за час пути. Поезд неожиданно замедляется в Веве.

Мне кажется, что я заснул под перестук колес.

Оставив вещи в камере хранения, я пошёл навстречу мечте. И этот день случился таким, каким я себе его придумал, только бесцветным. Такое отражение мечты в реальности. Может, лишь плеск волн слышался отчётливее, чем это было бы в солнечный день.

Я медленно поднялся на гору в свой отель в Глионе, когда уже стемнело и начал накрапывать дождь. Быстро заселился (мсьё без багажа?), поднялся в свой номер с видом на озеро и Альпы, который мне, увы, так и не открылся, съел шоколадку, оставленную заботливой горничной на подушке, запил водой из крана и мгновенно заснул.

Со вчерашнего вечера не переставая льёт дождь. Я спускаюсь к Монтрё вместе с потоками воды, сам мокрый с ног до головы. Потемневшая гладь Женевского озера сливается с пеленой низкого неба. Как на чёрно-белом нерезком фото невдалеке виднеется Шильонский замок. Дорожка идёт прямо вдоль кромки воды. Вокруг никого. Кажется, что я иду по краю Земли в никуда. Сажусь на мокрую скамейку передохнуть.

– Бонжур, мсьё! Голос немолодой дамы звучал приветливо и молодо.
– Бонжур, мадам.
– Не лучшее время любоваться озером.
– Вижу, я не одинок.
– Надеюсь, Вы не задумали ничего дурного?
– Нет. Просто занял для Вас хорошее место с видом на Альпы.
– Вы очень галантны. Откуда Вы?
– Спустился из облаков.
– И что там, в облаках?
– То же самое, только без красивых женщин.
– Мсьё француз?
– Нет, мадам. Я из той далёкой страны, где живут свирепые люди с именами из одних согласных и где мужчины смотрят в глаза с вызовом, а женщины оценивающе.
– Ходить под дождём без зонта принято в вашей далёкой стране?
– Это скорее моя вынужденная странность.
– А что привело Вас сюда, мсьё?
– Я путешествую. Позвольте мне встречный вопрос, мадам! А вас?
Она немного замешкалась. Самую малость.
– Прощаюсь со своей молодостью.
– Вы явно торопитесь с ней попрощаться, мадам!
– Женщина сама знает, когда приходит её время.
Едва заметная грустная улыбка. Мне нечего ей сказать. Мы оба смотрим в сторону озера в никуда. После нескольких всплесков волны собираюсь попрощаться и пойти дальше. Она меня опережает.
– Уже возвращаетесь к себе в облака?
– Нет. Облака ко мне сегодня не ласковы. Поищу место поближе, где-нибудь на земле. Здесь наверняка есть гостиницы с горячей водой и сухой постелью.
– У Вас есть какие-нибудь вещи, кроме тех, что промокли на Вас?
– Я их доверил камере хранения в Веве. Если потоками воды не смыло вокзал, я скоро смогу быть похожим на настоящего мокрого путешественника с чемоданом.
Почти незаметная пауза.
– В знак благодарности за место на скамейке я могу предложить Вам комнату, если не возражаете. Там есть и горячая вода, и всё, что могли бы предложить гостиницы. Надеюсь, мой дом тоже пока не смыло потоками. Это совсем рядом.
– Благодарю Вас, мадам. Мой долг теперь проводить Вас и убедиться, что Ваш дом на месте.
–Идёмте, месьё.

Частный дом с садом в тихом районе. Накопленный поколениями достаток. Старинные вещи в гостиной ровно в том количестве, чтобы подчеркнуть преемственность традиций. Камин и кресла перед ним словно другой мир на фоне того, что творится снаружи.

Несмотря на возраст, хозяйка хорошо сложена. На ней платье в горошек и ожерелье из жемчуга. Средней длины тёмные волосы с лёгкой сединой аккуратно уложены. Взгляд прямой и открытый. Ухоженные руки спокойны. Пальцы изящно держат за тонкую длинную ножку бокал с рубиновым вином. Чувственные губы, едва тронутые сеточкой возраста, приоткрываются перед глотком. Блики от пламени играют на стенках бокала. Мы пьём Гаме (не Шасла, но так даже лучше), я в чужом, плотного шёлка, домашнем халате (одним несовпадением больше или меньше – уже неважно), и вместо шелеста ветра в виноградниках треск горящих поленьев в случайном доме. Она смотрит сквозь огонь в своё прошлое тем же взглядом, каким смотрела в никуда на озеро.

– Вы часто путешествуете?
– Как Вам сказать… Мои путешествия – это уже образ жизни, а не события.
– А почему Вам не сидится на месте в Вашей далёкой стране?
– Я и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. «Им овладело беспокойство, охота к перемене мест. Весьма мучительное свойство. Немногих добровольный крест».
Я декламирую "Евгения Онегина", а она слушает меня внимательно, ловя незнакомые слова скорее телом, чем ушами. Так же удивительно и завораживающе, наверное, звучат фразы на французском, сказанные в российской глубинке тёмным зимним вечером.
– Странно звучат стихи на незнакомом языке. Я чувствую ритм, но звуки разлетаются, как бабочки. Можете перевести?
Я пытаюсь, но сразу же вязну. Удались лишь несколько слов. Пушкин в моём переводе сильно теряет в выразительности. Я стараюсь выбраться из ситуации, но чувствую всю тщетность своих попыток.
– Французская грамматика легла в основу современного русского языка. А смысл стихов действительно порхает.
– Не переживайте! Перевод стихов – это отдельная профессия.
Я чувствовал себя как второразрядный шахматист, севший играть с гроссмейстером. Партия ещё не началась, а кто проиграл – уже ясно!
– Благодарю Вас, мадам. Вы выручили меня уже второй раз за сегодня.
– Легко помогать тому, кто готов принять помощь. Расскажите своими словами и желательно по-французски, почему Вам не сидится на месте.
Она дарит мне очередную паузу, чтобы собраться с мыслями. Я смотрю на огонь и медленно начинаю.
– Мои поездки – это своего рода эскапизм. Старую жизнь вычерпал, а к новой ещё не прибился. Вот и мечусь по миру, желая заполнить смысловую паузу. Иногда, порой, и сам не понимаю толком, то ли это настоящая жизнь, то ли её сублимация в изощрённых проявлениях. Даже дороги и смена обстановки бывают порой бессильны перед внутренним непокоем.
– Вы не путешествуете. Вы странствуете. Это Ваше проклятие. А красота мира, которую Вы видите в путешествиях, дана Вам в утешение. Найдёте себя в чём-нибудь: в женщине, в работе, в творчестве, – всё образумится.
– Я уже нашёл себя и в том, и в другом, и в третьем. Просто мне мало. Я знаю, что могу намного больше. Жажда жизни трудноутолима. Вот я и пью её большими глотками. Как говорили римляне, tempus fugit – carpe diem.
Она молчала, глядя сквозь бокал на огонь. Словно улетела в другой мир. Долго сидела (ей удавались паузы), а потом что-то сказала на непонятном языке. И вернулась уже снова на французском.
– Хотите, и я расскажу Вам немного о себе?
– Конечно, мадам. С удовольствием послушаю.
– Моё детство прошло в обеспеченной семье в Будапеште. Отец занимал важный пост, и наша семья всегда жила в достатке. Я окончила университет, работала на хорошей интересной работе и порхала по жизни, как бабочка. Всё удавалось легко, словно играючи. Мир казался бесконечно прекрасным. Вам знакомо такое состояние?
Я многозначительно покивал головой.
– Мужчины всегда проявляли ко мне интерес, и я быстро, даже неожиданно для себя, вышла замуж и родила сына. И была самой счастливой женщиной на свете!
А потом как-то вдруг, почти мгновенно, всё изменилось. Социализм закончился, отец умер, работы не стало, с мужем не сложилось, мой мальчик заболел.
Она с трудом сдерживала нарастающее волнение. Немного переждала и продолжила уже другим голосом, глядя куда-то в далёкие страшные лабиринты своего прошлого.
– Я упала на землю с опалёнными крыльями. Я была в отчаянии, перестала улыбаться даже весеннему солнцу, депрессия была моим обычным состоянием. Это было ужасно!
Часто думала о том, чтобы однажды утром не проснуться. Хотя всё это уже далеко позади, мне до сих пор тяжело вспоминать то жуткое время.
И тут родственники по линии матери познакомили меня с мужчиной. Он был швейцарец, и много старше меня. Дом, в котором мы сейчас находимся, перешёл ему по наследству. Он часто приезжал по своим делам в Будапешт. Окружил меня заботой, помогал деньгами и лекарствами для сына. А потом сделал мне предложение...
Она замерла, словно перенеслась в то место и время, когда нужно было дать ответ. Как-то внутренне напряглась, помолчала нервно, а потом, слегка раскачиваясь, продолжила на более высокой ноте.
– Я согласилась, и это был непростой выбор. Я оправдывала себя, что делаю это ради будущего моего ребёнка, ради возможности жить достойно. Человек всегда ищет оправдание своим поступкам, но я-то понимала, что это была сделка: молодость и красота в обмен на привилегию жить здесь в достатке с человеком, которого не любишь, а лишь испытываешь благодарность за то добро, что он делает мне и моему сыну. Да, я испытывала угрызения совести, но жить как прежде было выше моих сил!

Глаза её увлажнились, она прикусила нижнюю губу и едва заметно задрожала всем телом.
– Мой мальчик умер через несколько лет после того, как мы переехали сюда. Даже швейцарская медицина оказалась бессильна в нашем случае. Я была в отчаянии. Муж как мог утешал меня. Но что значат утешения нелюбимого человека! Депрессия и вино стали моими верными спутниками. Я металась, совершала безумные поступки. Сбежала в родной и уже чужой Будапешт. Самое удивительное то, что я почти ничего не помню из того, что тогда происходило. Память милосердно стирает те времена, когда нам очень плохо. Муж приехал за мной и был внимателен, как никогда. Мы вернулись в Монтрё. Потихоньку я успокоилась, свыклась с потерей. Мы много путешествовали, но для меня это тоже были скорее странствия, попытка сбежать от самой себя. Как-то незаметно пролетели годы.

Так уж случилось, что последнее время я прожила в роли сиделки за человеком в инвалидной коляске. Муж болел. Наши путешествия теперь ограничивались прогулками по окрестностям и поездками в больницу. Вы даже не представляете, сколько рассветов и закатов я встретила на этом берегу замужем, но без мужчины! Мне стыдно говорить об этом, но вид гуляющих под руку пар вызывал у меня немое отчаяние. Жуткая ясность бессонницы и горячая от слёз подушка надолго стали моими верными спутницами.
Когда муж умер и боль очередной утраты приутихла, я сняла траур и поняла, что моя молодость ушла безвозвратно. Утекла, как вода в песок жизни. Я одинокая богатая женщина. Но что теперь моя жизнь?

Женщина медленно поставила бокал, подошла к окну и открыла его. Шум дождя ворвался в комнату. Огонь в камине колыхнулся, слегка пригнувшись, и снова затрепетал весёлыми языками. Она достала сигарету из пачки и долго мяла её в тонких пальцах, глядя в окно. Чиркнула зажигалка, и лёгкое облако дыма заструилось по её плечам, медленно спускаясь к бёдрам.
Она оперлась на подоконник, слегка наклонившись, и замерла, глядя в окно на мокрый тёмный сад. Отблески огня играли переливами на платье, и казалось, что она немного вздрагивает всем телом. А может, просто озябла от холодного воздуха улицы.
Я смотрел на неё, как заворожённый, не в силах оторвать взгляд. Изгибы её фигуры не подчинялись возрасту и были невероятно соблазнительными. Мне захотелось прикоснуться к ней, обнять, зарыться в волосах, вдыхать запах, целовать, сорвать платье, не скрывающее, а скорее подчёркивающее наготу. Первобытная жажда обладания женщиной охватила меня, сдавив виски и сбив дыхание.

Я тихо подошёл к ней. Сердце моё колотилось, как у юноши перед первым поцелуем. Она, наверное, услышала этот стук и обернулась. Глаза её блестели. Мокрые извилистые дорожки слёз были похожи на строчки книги о долгой и интересной жизни, написанные неровным взволнованным почерком. Женщина стояла, замерев. Я осторожно взял её за плечи и жадно вдохнул запах, смешанный с дождём и сигаретным дымом, потом поцеловал в висок, и тут же почувствовал на своих губах её губы, мокрые и солёные. Я поцеловал её снова. Женщина приняла поцелуй, но не ответила . Немного ссутулившись, сложила руки и вжалась в меня, уткнувшись лбом в плечо. Губы ее чуть заметно шевелились, она говорила тихо-тихо на незнакомом языке. Я молчал, легко касаясь руками ее плеч. Женщины мудрее мужчин даже в молчании. Но вот она подняла голову, рот ее был приоткрыт. Для меня все исчезло: комната, камин, сад, дождь. Меня лихорадило от нахлынувшего возбуждения. Руки поплыли по шёлковой глади платья, скользнули под подол и сжали её бёдра. Она вся подалась ко мне, что-то говорила или стонала, но я уже ничего не слышал. Её тело трепетало, как языки пламени, и стекало потоками дождя по моим рукам. Густой колокольный звон подхватил меня и понёс над миром. Всё произошло прямо там, у окна. Дождь с одной стороны и огонь с другой.

Придя в себя, я подумал, что всё неслучившееся с ней за долгие годы вместилось в этот стремительный миг нашей близости. Мы медленно молча возвращались в реальность комнаты.

– Вы считаете меня легкомысленной?

Я уже было набрал воздух, чтобы произнести что-то глубокомысленно-обнадёживающее, но она закрыла мне рот пальцем и на выдохе быстро продолжила:

– Небеса послали мне Вас! День за днём я приходила на ту скамейку. Тысячи людей прошли мимо за это время. А сегодня, когда я решила для себя, что хватит, Вы были единственным, кого я встретила и кого я ждала. Как же долго Вас не было!..
– Все встречи не случайны. Судьба посылает нам тех, кто уже живёт в нашем воображении. Остаётся лишь довериться ей.
– Одиночество всё время ревниво требует внимания.
– И оно же ведёт нас к новым встречам.

Она продолжала, словно не слыша меня:
– От ощущения надвигающейся старости.
– Вам не нужно искать оправдания. Яркие моменты жизни чаще всего и рождаются безрассудством, а не расчётом. И когда нам кажется, что что-то в жизни надо менять, то нам это не кажется. Пока мы строим планы на жизнь, она проходит. Вот поэтому я и думаю, что лучше жить здесь и сейчас, чем потом сожалеть о неслучившемся. Увы, многие люди приходят к этому слишком поздно, а некоторые опаздывают навсегда.
– Вы правы. Время летит быстрее, чем нам кажется и намного быстрее, чем хочется. В какой-то момент на циферблате жизни остаётся лишь обезумевшая секундная стрелка. Женщины чувствуют это острее мужчин. Сегодня я, наконец, решилась сделать то, что так давно требовала моя душа, – вернуться в свою молодость. И вот закончилось моё странствие. Я снова вернулась к себе прежней, порхающей и окрылённой молодой женщине. Сколько лет прошло! Целая жизнь!

Мы стояли у окна, прижавшись друг к другу и укрывшись моим чужим халатом.

Камин догорал. Дождь почти затих. Её лицо сияло чистой красотой жизненного опыта. Она вновь обрела себя.

– Я прошу Вас, не уходите сейчас. Мне нужно побыть с Вами. Я ещё не готова вернуться в настоящее.

А потом была безмятежная ночь и утро, наполненное её вздохами и стонами. К запахам дождя и сигаретного дыма добавился аромат кофе. Мы светились тихими улыбками, наслаждаясь присутствием друг друга, и молчаливыми паузами оттягивали момент расставания.

– Что Вы будете помнить обо мне, мсьё?
– Я прикоснулся к душе женщины... Она светилась будущей весной, – я сделал паузу, взял ее за руку и посмотрел в глаза: – Такое нельзя забыть, мадам!
– Вы очень тонко умеете чувствовать, мужчина из далёкой страны! – улыбка её стала шире.
– Мне удалось почувствовать вас из облаков, если вы помните. Ради этой встречи стоило спуститься не только на землю, но и в преисподнюю.
– У Вас ещё будет возможность там оказаться.
– Как только почувствую Ваше там присутствие.
– В любом случае не будем торопиться! Мне надо успеть насладиться вновь обретённой молодостью.
– Я смогу добавить ярких красок в ваши наслаждения, где бы вы ни были!
– Пока в нашей истории больше серых оттенков.
– Хороший фон для приятных воспоминаний!

Она грустно улыбнулась.

– Надолго ли вам их хватит, мсьё?
– Отвечу Вам уклончиво, мадам. Вчерашний день мелкими деталями уже просочился в моё настоящее, чтобы изменить будущее. Возможно, он поможет мне в этом будущем найти себя настоящего. Я благодарен небесам, что они привели меня на ту скамейку.
– Сохраните себя настоящим в вашем будущем!
– Я постараюсь... Мне пора!..

Она словно поёжилась и отвела вдруг повлажневшие глаза. Повисшая пауза показалась мне особенно долгой.
– Да!.. Конечно!.. Вы как сигаретный дым: его можно вдыхать и видеть, но можно удержать только в памяти.

А потом прижалась ко мне всем телом и тихо сказала обессилевшим голосом.
– Берегите себя, мсьё!

Я обнял её, поцеловал на прощание и ушёл в пасмурное утро. Добрался до вокзала в Веве, забрал свои вещи и после недолгих размышлений на перроне решил не ехать в Лаво, как планировал, а взял билет до Лозанны. Побыв там пару дней, переехал в Морж, оттуда в Ньон, а из него сразу в аэропорт Женевы. Солнце на небе за всё время так ни разу и не появилось, но серые пейзажи Швейцарии были наполнены для меня светом загадочной улыбки удивительной женщины.

С той поездки прошло уже несколько лет, но каждый раз, когда я покупаю бутылку вина из Лаво, я вспоминаю не пасмурное небо над Женевским озером, а всполохи огня в тёмной комнате, силуэт в окне в лёгкой сигаретной дымке, платье в горошек, ожерелье и тонкую паутинку морщинок вокруг чувственных губ.

A propos.. Её звали С. З. Имя и фамилия были написаны на почтовом ящике возле дома. Мне кажется, про меня она узнала намного больше.




Другие рассказы: