В ночь с четверга на пятницу самому обычному человеку Ивану Петровичу Сидорову приснился необычный сон: как будто под музыку оркестра Поля Мориа «El Bimbo» он идёт по огромной яркой радуге, а вокруг него мелькают радостные лица, излучающие неземное дружелюбие. Незнакомые люди обнимают Ивана Петровича, и энергия их объятий, проникая в его невесомое тело, наполняет ликующую душу беспричинным счастьем. Окрылённому происходящим Сидорову нестерпимо захотелось сбросить с себя оковы условностей, но неожиданно среди ясного неба раздался гром. В этот момент Иван Петрович и проснулся. В ранних сумерках он увидел распахнувшееся от ветра окно и трепещущую на сквозняке занавеску. Под одеялом угадывались мощные контуры спящей рядом жены. «Фу, ты, чёрт! – подумал Сидоров. – Приснится же такое!» Он встал, закрыл окно и снова прилёг. Но сон не шёл. Поворочавшись немного, Иван Петрович с досадой встал и стал собираться на работу.

По телевизору шли новости: «Вчера наш чуткий к чаяниям простого народа президент подписал указ о беспрецедентной нетерпимости к похабству во всех его проявлениях. Отныне и во веки вечные противоестественные сношения между людьми, насаждаемые оголтелой западной пропагандой, фильмы, книги и мысли о них объявлены вне закона». В кадре ликовал и брызгал восторженной слюной тот самый простой народ, ради которого и старался президент: «Как долго мы мечтали искоренить эту заграничную заразу из нашей жизни! Как вовремя встал лидер на защиту морального здоровья нации! Давно пора было издать этот нужный и своевременный указ!»

«И правда, совсем уже распоясались п…расы! Нет житья от них! На всех каналах сплошная поп-культура! – воскликнул Сидоров, запивая бутерброд с докторской колбасой вчерашним чаем. – А мы, добропорядочные граждане стали уже людьми второго сорта!»

Добропорядочный гражданин Иван Петрович Сидоров долгие годы барахтался в серой луже провинциального быта вместе с законной женой Голубой – единственной доступной ему женщиной средних лет. За время совместной жизни супругов так притёрло друг к другу бытом, что острых углов в их отношениях почти не осталось. Если быть правдивым до конца, то между ними совсем мало чего осталось. Уже давно Сидоровы превратились в дружеских, донельзя похожих друг на друга, разнополых существ, объединённых идеей совместного доживания на общей территории.

Жили они не хорошо и не плохо – как все. Зимой после работы гнездились возле телевизора. Весной, когда стаивал снег, выезжали на дачу, где и в зной, и в дождь наслаждались унылыми видами окрестных хлябей со своих ухоженных картофельных грядок. Отдых по хозяйству давно был их любимым и единственным способом проводить летние отпуска. А когда наступали холода, Сидоровы снова впадали в анабиоз.

Не известно, сколько бы так продолжалось, но однажды случилось событие, после чего размеренная жизнь Иван Петровича пошла кракелюром. Будучи в командировке в столице, он зашёл перекусить в неприметное заведение недалеко от гостиницы. Лишь только наш герой закрыл за собой дверь, как сразу оказался под прицелом нескольких пар цепких глаз, которые внимательно следили за каждым его движением. Не замечая взволнованных завсегдатаев, Сидоров подошёл к барной стойке и заказал себе пол-литра пива.

– Первый раз у нас? – спросил бармен, по-особенному посмотрев на ничего не подозревающего Ивана.

Тот утвердительно кивнул.

– Первый напиток за счёт заведения, – бармен уверенно направил пенистую струю в бокал и поставил его перед Сидоровым.

Сделав несколько жадных глотков, Иван Петрович вытер пену с губ и осмотрелся. Внутри заведения было интимно и немноголюдно. Несколько крепких парней играли в бильярд. Время от времени они бросали на новичка влажные взгляды и принимали изящные позы, пытаясь дотянуться до дальних шаров на столе. А один из них, деликатный мужчина в латексных штанах, приветливо помахал рукой. Немного смутившись, Сидоров отвёл глаза и тут услышал над ухом тихий, вкрадчивый голос бармена:

– Чувствуешь себя не таким, как другие?

– Да я самый обыкновенный! Как все! Безоговорочно поддерживаю нашего президента в его бескомпромиссной борьбе… и всё такое, – ушёл в оборону слегка покрасневший от неожиданности Иван.

– Да брось! Ты необыкновенный и, кстати, очень эротогеничный! Наши ребята глаз с тебя не сводят. Улыбнись им! – доброжелательно продолжил бармен.

Под выразительными взглядами незнакомых мужчин Сидоров залился краской до самых ягодиц и уже хотел убежать, как вдруг почувствовал на своём плече чью-то сильную руку. От неожиданности Иван Петрович слегка присел и осторожно оглянулся. Рядом с ним стоял загорелый атлет с модной стрижкой. В его другой огромной лапище перекатывались два бильярдных шара.

– Здравствуй, мой сладкий! Ты такой жантильный – глаз не отвести! Хочешь поиграть со мной? – томно промурлыкал он.

Сидоров растерянно посмотрел на бармена.

«Не робей!» – шепнул тот и доверительно подмигнул.

Не успел Иван Петрович опомниться, как сильные загорелые руки подхватили его за взволнованное околожопие и потащили к бильярдному столу. «Добро пожаловать в нашу славную когорту безобразников!» – сказал атлет и предложил всем присутствующим выпить за новичка.

«Я не уверен, что я один из вас», – попытался возразить Сидоров, но его слабый голос утонул в новом тосте за познание себя. Потом пили за настоящую мужскую дружбу, за широту взглядов, за толерантность, за любовь… Воронка пагубы стремительно разрасталась вокруг быстро захмелевшего Ивана Петровича. С каждым новым тостом ранее чуждый мир казался ему всё более дружелюбным. По надёжному фундаменту его мировоззрения поползли первые трещины сомнений. «А они неплохие ребята!» – подумал Сидоров, сквозь пелену в глазах разглядывая новых знакомых. Что было потом, он не помнил…

***
Из командировки Иван Петрович вернулся другим человеком. Как будто прежний стержень жизненных убеждений из него вынули и незаметно вставили новый. Утром, брея щетину на лице, он то ли задумавшись, то ли по некой иной причине, словом, совершенно необъяснимо для себя сбрил волосы на ногах. Потом уверенной рукой прошёлся по лобку. Посмотрев в зеркало, он решил, что ноги стали заметно стройнее и привлекательнее, а предмет его мужской гордости – внушительнее. Проявив чудеса изворотливости, Сидоров избавился от волос и в других деликатных местах. Потом весь намазался душистым лосьоном и незаметно от жены выскользнул из дома на работу.

За ужином под цепким взглядом Голубы Сидоров чувствовал себя неуютно и постоянно ёрзал бритым задом по стулу. Женское сердце чует беду издалека. Не в силах бороться с нарастающей тревогой, Голуба опасливо спросила его:
– Дорогой, с тобой всё в порядке?
– В полном! – ответил Иван Петрович, пряча горящее лицо от внимательного взгляда супруги.
Зловещая тень недобрых подозрений нависла над дружной ячейкой Сидоровых. Тревожные мысли зашуршали в голове Голубы, увитой перманентом, словно девичьим виноградом.
– Ты вернулся из столицы какой-то не такой. Ты мне изменил?
Сидоров чуть не подавился своим возмущением:
– Да как ты могла так подумать?! Мысли о других женщинах не посещают меня с тех пор, как мы скрепили наш семейный союз ритуальным поцелуем, клятвой верности и кабальным кредитом на счастливую жизнь.
Голуба насквозь просверлила мужа недоверчивым взглядом, выдержала театральную паузу и продолжила дознание:
– А где ты был в столице? Что видел? Чем занимался?
– Я ходил в картинную галерею! – нелепо соврал тот и сразу же пожалел об этом.

В условиях полной неопределённости супруга выбрала лучшую тактику из всех возможных – устроила затяжную истерику. Она обрушила на мужа яростный напор своих подозрений: «Мол, хочу знать правду, какой бы страшной она ни была. Потому что нет ничего хуже неизвестности, и вообще, у мужа не должно быть никаких тайн от жены!» Рыдая и заламывая руки, Голуба умело вызывала у Ивана Петровича, явно где-то оступившегося, чувство вины, переходящее в искреннее раскаяние. Но он держался молодцом.

К концу первой части истерики жена накрутила себя так, что её даже немного укачало. Исчерпав за час годовой запас слёз, она на время затихла и ушла принимать успокоительное. Улучив момент, Сидоров укрылся от обессилевшей жены в туалете. Придя в себя, Голуба предприняла второй штурм, докапываясь до ужасной истины из-за запертой двери. Но Иван Петрович молчал, как партизан на допросе. Словом, доверительного разговора не получилось.

Вечером мужчина осторожно выбрался из убежища, прокрался в спальню и лёг в супружескую постель. К своему удивлению, он был даже допущен к отдельным, наиболее выдающимся частям тщательно задрапированного в ночную рубашку женского тела. Примирительно поелозив руками по выпуклостям и складкам безмолвной жены, он безмятежно заснул.

Ночью Ивану Петровичу приснился тревожный сон: крепкие парни в лосинах и с голыми торсами размахивали радужными флагами, хватали его за ягодицы и похабно подмигивали. Он в ужасе открыл глаза, но, увидев сопящую рядом жену, прижался к её облачному телу и снова задремал.

Утром Сидоров проснулся собой прежним. Отросшую за сутки щетину брить не стал и, как в старые добрые времена, проигнорировал душ. За завтраком он даже за что-то наорал на супругу, от чего та немного успокоилась, но решила бдительность не терять и докопаться до неизбежной истины.

***
Докопаться до истины захотел и сам Иван Петрович. Продвигаясь шаг за шагом по увлекательному пути самопознания, он добрался до клиники «Тонус ануса». На картонных ногах Сидоров вошёл в кабинет врача.

В узких кругах доктор Перверсий Эгегеевич Отопризадов был известен как автор монографии «Роль приветственной клизмы в психо-эмоциональном настрое пациентов с банальным зудом сознания». На волне успеха он также разработал уникальную методику лечения странножопия косоглазием, но широкого применения в традиционной медицине его новаторский подход не получил. Апофеозом научной мысли доктора стал трактат «Весь вовне» об утрате сексуальной идентичности мужчинами среднего возраста.

Необходимость смотреть на людей с определённого ракурса сделала Перверсия Эгегеевича философом. Не лишённый амбиций Отопризадов называл своё учение копрофилософией и втайне мечтал о мировой известности, но провинциальный город год за годом поставлял ему самых обычных пациентов с далеко не философскими проблемами в деликатном месте.

– На что жалуетесь? – заранее зная правильный ответ, спросил Перверсий Эгегеевич.
– Жопой чувствую, что-то не так, – ушёл от прямого ответа пациент.
– Диарея? Недержание? – продолжил вызывать Ивана Петровича на откровение Отопризадов.
– Ну что вы! Я не какой-нибудь там обосралец!
Доктор, как показалось Сидорову, с уважением посмотрел на него.
– Ну что ж! Снимайте штаны, располагайтесь удобнее, расслабьтесь…
Покраснев до кончиков волос в интимном месте, мужчина покорно исполнил указание.
– Неблаговонные звучные выхлопы из штанов часто случаются? – задал дежурный вопрос Перверсий Эгегеевич, погружаясь в глубокий внутренний мир пациента.
– Простите, что? – не сдержался Сидоров.
– Часто оскверняете атмосферу своими глубинами?
– Несколько раз в день.
– Посторонние предметы в объект беспокойства не попадали? – продолжил Отопризадов, горячо дыша Сидорову в зад.
От неловкости тот пошёл стыдливыми малежами. Он подумал, что доктор видит его насквозь и читает мысли. Но так как, к счастью, Иван Петрович ничего не помнил, то и врать ему не пришлось.
– Если не считать вашего пальца, то… вроде… нет, – ответил он после неловкой паузы.
– А что же подвигло вас к … эээ …, так сказать, самокопанию с моей профессиональной помощью? Вы можете рассказать мне любую правду, какой бы неожиданной она ни была! – доверительным тоном промурлыкал Перверсий Эгегеевич где-то там, позади.
– Да вот, решил на всякий случай провериться. Никогда ведь раньше не обследовался, – Иван Петрович явно был не готов открыть доктору душу вместе с ягодицами.
– То есть, я у вас первый? – брови доктора вопросительно взметнулись над очками, и Сидоров каким-то невообразимым образом это почувствовал.
– В смысле? – проявил он фальшивое недоумение.
– Ну … к другим, так сказать, специалистам уже обращались по этому вопросу?
– Нет.
– Для меня это лестно, – сказал Отопризадов и сам неожиданно покраснел. – А не хотелось ли вам в последнее время испытать каких-то приключений на объект беспокойства?
– Если честно, чего-то хочу, а чего – и сам не понимаю.
– Придётся копнуть глубже! – пробормотал под нос доктор. – Ситуация нестандартная.
– Сильно глубоко не копайте! Я пока ещё не готов! – встревожился Иван Петрович.
– Не переживайте! Я фигурально!
Доктор взял медицинский справочник и долго шелестел страницами, что-то невнятно бормоча. В ожидании вердикта время тянулось невыносимо медленно.
– Вот так пердимонокль! – вдруг воскликнул Перверсий Эгегеевич. – Именно это я и предполагал!
– Что со мной? – тревожным голосом спросил Сидоров.
– Не волнуйтесь! Не так уж всё плохо, как на самом деле кажется! У вас, голубчик, под влиянием естественно-природных и цивилизационно-навязанных факторов развивается ректальный дуализм в неострой форме.
– А можно проще, доктор? Я в философии не силён.
– Иными словами, ваш многострадальный зад застрял в окне Овертона.
– А что это за окно такое? – спросил Иван Петрович, кося глазами назад, в надежде рассмотреть загадочное окно.
– Если коротко, то это условный портал в другой, абсолютно чуждый вам мир. Сначала вы отрицаете саму мысль о возможности нетрадиционных взглядов на отношения между полами, но под воздействием внешнего целенаправленного влияния ваше отношение к этому меняется от недопустимого до вполне себе приемлемого. И то, что раньше вызывало у вас острое отторжение, сейчас выглядит очень даже заманчивым.
– Как же такое могло случиться?
– Представьте себе! Всякое в жизни бывает! То ли окно ещё слишком узкое, то ли зад слишком большой. С точки зрения копрофилософии это допустимо.
– Но я ничего специально не делал! – попытался оправдаться Сидоров.
– А вам ничего и не надо было делать. Всё сделали за вас. Окружающий мир долгое время посылал вам знаки: из телевизора, из журналов и книг. А вы их улавливали. Постепенно, совершенно незаметно для себя, привыкли к мысли о том, что нетрадиционные отношения между людьми – это действующая норма. И опа! Окно Овертона сработало.
– Получается, что я этот, как его? П…с? – воскликнул Иван Петрович, по многолетней привычке употребив неполиткорректное слово.
– Что вы! Вы пока ещё самый настоящий натурас! Хотя... в терминологии ректального дуализма, скорее, полупокер.
– Кто это? – округлил глаза ничего не понимающий Сидоров. Он, конечно, хотел разобраться в себе, но даже не предполагал, что доктор копнёт так глубоко.
– По повадкам вы, вроде уже какой-то не такой, но полной уверенности в этом пока нет – только лишь смутные подозрения. Но вы не переживайте! – поспешил успокоить его Отопризадов. – Не вы первый, не вы последний. В последнее время это вполне распространённое явление.
– И что же мне теперь делать? – растерянно пробормотал Иван Петрович.
– Ничего. Запаситесь терпением, пока эта ситуация естественным образом не разрешится сама собой. Прислушайтесь к внутреннему голосу: он подскажет вам выход.
Сидоров прислушался. Внутренний голос молчал, как снулый карп на прилавке рыбного магазина.
– Как-то тревожно мне, доктор! Очкую я! Как теперь жить-то? – дрогнувшим внешним голосом произнёс он.
– Человек, застрявший в окне Овертона, очень уязвим. Ему дико хочется быть цивилизованным, но мир вокруг не успевает за прогрессивными изменениями в его голове. Отсюда всякие недоразумения с общественной моралью и архаическими воззрениями сограждан на некоторые изъяны мироздания. Учитывая деликатность части тела, которой вы застряли, я бы рекомендовал вам быть особенно осторожным.
– Мне угрожает опасность? – Сидоров почувствовал спазм страха в застрявшей в окне Овертона части тела.
– Как вам сказать! Жизнь вообще полна опасностей, а для натур, тонко чувствующих жопой несовершенство мира, она похожа на увлекательный квест с непредсказуемым, так сказать, концом.
– Может, мне выпить какое-нибудь лекарство? – нервно сглотнул Иван Петрович.
– Боюсь, милый друг, в вашем случае, лекарство не поможет, – ответил доктор с нажимом, как показалось Сидорову, на слове «милый». – Вам придётся определиться, в какую сторону выходить из ситуации: вперёд или, так сказать, взад. А пока расслабьтесь, прислушайтесь к ощущениям, разберитесь в себе. Займитесь саморазвитием. Но не вздумайте заниматься самокопанием. А то вдруг ещё понадобится помощь хирурга! Лучше приходите ко мне!
– И с чего посоветуете начать?
– Начните с безобидного во всех смыслах массажа простаты. Он поможет хотя бы определить направление, так сказать, саморазвития. Если поймёте, что ошиблись – всегда можно будет сослаться на мои рекомендации и сохранить, так сказать, лицо. Но если вам нестерпимо захочется по-настоящему удовлетворить своё зудящее любопытство – поезжайте в столицу! В нашем провинциальном городе вы не найдёте счастья на свою застрявшую в окне Овертона задницу. А приключений на неё может случиться немало!
Сидоров нервно сглотнул.
– И ещё! – добавил напоследок Отопризадов. – Я бы посоветовал вам на всякий случай укреплять крепкожопие.
– Вы, ведь, никому не расскажете о том, что со мной случилось? – спросил Иван Петрович, облизав высохшие губы.
– Что вы, дорогой! Это врачебная тайна. Об этом будем знать только вы и я.
– А что мне сказать жене? Она же от меня не отстанет.
– Скажите, что у вас прогрессирующая форма дуализма. Могу дать вам официальное заключение с печатью и подписью.
– Спасибо, доктор! – от полноты внезапно нахлынувших нежных чувств Ивану Петровичу почему-то нестерпимо захотелось обнять и поцеловать Перверсия Эгегеевича в губы.
– Это моя работа, – скромно ответил Отопризадов, снова всё поняв без слов. – А если в поисках себя зайдёте в тупик – вот вам мой номер телефона. Вдруг смогу подсказать вам правильный, так сказать, выход. Звоните в любое время дня и ночи! – доктор доверительно положил свою профессионально-умелую руку на плечо пациента. – А пока расслабьтесь и не торопите события. И кстати, вам идёт лёгкая небритость ног!
– Я вам нравлюсь, доктор? – в лоб спросил Сидоров, чувствуя свою неотразимость.
– Профессиональная этика не позволяет мне проявлять эмоциональную увлечённость клиентами, но, признаюсь честно, вы показались мне человеком необыкновенной глубины, – уклончиво ответил Перверсий Эгегеевич и как-то по-особому пожал на прощание руку Ивана Петровича.

***
По совету доктора Сидоров занялся саморазвитием. За несколько дней работы над собой его эрудиция пополнилась весьма специфическими знаниями. Неожиданно для себя Иван Петрович узнал о воспетой великими поэтами Эллады возвышенной любви мужчины к мужчине. В отличие от низменного влечения к женщине именно она толкала их на великие свершения и была источником вдохновения. Следуя за своим любопытством, Иван Петрович с головой погрузился в историю Древней Греции, откуда почерпнул много нового о воинах Спарты, которые сражались эффективнее других, чтобы защитить своих возлюбленных в бою. Он даже пустил скупую мужскую слезу, глядя фильм «300 спартанцев».

Окно Овертона широко распахнулось, настойчиво приглашая Сидорова в запретный мир. Он повсюду начал замечать тайные знаки и улавливать скрытые смыслы. Его чуткое ухо выхватывало из словесного потока, самую суть: «Наши клиенты выбирают заднеприводные автомобили…», «рассмотрим доказательство от противного..», «умён задним числом…», «без задней мысли…». Пёстрый мир моды и шоу-бизнеса не оставил никаких сомнений, что самые талантливые модельеры и исполнители предпочитают именно мужскую поддержку в своих дерзких творческих замыслах.

Однажды, запершись в ванной, Иван Петрович накрасил губы помадой, потом надел колготки жены и долго любовался собой в зеркале, посылая отражению воздушные поцелуи. Закончив тайный ритуал, он вернулся в гостиную и включил телевизор. Там показывали заграничную вакханалию, где загорелые мускулистые мужчины в модных одеждах размахивали радужными флагами, а их глаза светились радостным безумием. Разоблачительный голос ведущего вещал, не скрывая презрения к происходящему: «Очередной шабаш содомитов прошёл в Новой Гоморре. Вместо того чтобы в поте лица добывать свой хлеб, проклятые мужеложники бросили вызов общественной морали. Орды бесноватых педерастов оккупировали центр города, вынудив добропорядочных граждан укрыться от их непотребств в своих жилищах. Ууууу, мерзопакостники!» – вдруг завыл и затрясся ведущий передачи и плюнул в лицо воображаемому содомиту. От неожиданности Сидоров вздрогнул и невольно провёл ладонью по щеке.

– Ты не знаешь, куда подевались мои колготки? – донёсшийся из спальни вопрос жены заставил его вздрогнуть ещё раз.
– Откуда мне знать?! – ответил Иван Петрович изменившимся голосом и переключил на другой канал, где модный ведущий в шейном платке с горящими глазами возвышенно рассказывал о балете «Спящая красавица» и нелёгкой судьбе его автора, известного своей нетрадиционной любовью.

Далёкий от балета Сидоров снова переключил канал. Корпулентный мужчина в чёрном облачении с окладистой бородой и горящими глазами умело разоблачал грех содомии, не жалея кудрявых метафор и убедительных цитат из своей толстой книги с многочисленными закладками: «Соделание греха между мужами отчуждает их от хоспода и сродняет с диаволом». «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них!» - продолжил громовым голосом разоблачитель. Тут Сидоров непроизвольно перекрестился и, воровато оглянувшись по сторонам, убрал звук.

В наступившей тишине до него донёсся удивлённый голос жены с кухни:
– Зачем ты купил столько огурцов? Ты же их не любишь!
Изумлённая Голуба подошла к мужу, держа в каждой руке по несколько длинных крепких огурцов.
– Я просто… тут подумал…, – смутился Иван Петрович и густо покраснел. Он и сам не мог ответить себе на этот вопрос.
– Ты стал бриться, от тебя пахнет парфюмом. Скажи мне честно! У тебя появилась другая женщина? Кто она?
– Никого у меня нет! Я не интересуюсь никакими женщинами! – запальчиво выкрикнул смущённый супруг, взмахнув руками. Тюбик помады предательски вывалился из его кармана и громко упал на пол.
– Ты что? Гей? – вдруг выдала Голуба, прикрыв рот руками от страшной догадки. Огурцы с глухим звуком покатились по кухне.
Сидоров сник, пожал плечами и виновато опустил голову.
– Я пока ещё не знаю. Доктор сказал, что у меня прогрессивный дуализм.
– Ах ты, дуалист грёбаный! – придя в себя, заблажила жена. – Лучше бы ты пил, как все нормальные мужики, да по бабам шлялся! Поругались бы, получил бы по башке сковородкой, да и жили бы дальше, как прежде. Нееет! На дуализм его потянуло! Посмотрите на него!

Голуба разошлась не на шутку. Мысль о том, что плодами её многолетних усилий по взращиванию мужа воспользуется кто-то другой, приносила ей невыносимые страдания.
– Хрен тебе, а не дуализм! Не для того я на тебя всю свою жизнь угробила! – наконец поставила супруга жирную точку в истерике и решительно двинулась на притихшего Сидорова.
– Все люди свободны в своём выборе! И вообще, геи – славные ребята! – вдруг выдал он фальцетом.
Голуба опешила. Теперь настал её черёд тревожиться. Она не знала, как себя вести в подобных ситуациях и поэтому начала импровизировать.
– Совсем спрокудился! – заверещала жена дурным голосом. – Как мне людям в глаза смотреть, если они узнают, что ты с безобразниками заодно? Ты обо мне подумал?
Сидоров молчал насупившись. Выждав короткую паузу, Голуба жалобно заскулила:
– Зачем тебе эти содомиты, Ванечка? Разве так нам предки жить завещали?!
Иван Петрович обвёл взглядом семейный иконостас на стене. Предки строго смотрели на него с чёрно-белых фотографий. Не выдержав их суровых взглядов, он часто заморгал и отвёл глаза. Но потом быстро собрался с духом, и с пафосом выдал:
– А ты знаешь, что среди великих людей многие были геями? А что среди геев меньший процент садистов, грабителей, чем среди нормальных мужиков? Весь мир моды держится на них! Вот что бы ты носила, если бы не они?

Работа Сидорова над собой принесла плоды. Опешившая жена была не готова вести дискуссию на равных. Она осмотрела свой линялый цветастый халат и недоумённо пожала плечами.
– Так что же это получается – я теперь гейша? – пролепетала Голуба, беспомощно глядя в своё недалёкое будущее без Ивана Петровича.
– Нет, гейша – это совсем другое! Жена гея называется «чайка». А их союз – «лавандовым браком», – со знанием дела ответил прокачавший своё сознание Сидоров.
– Какой же ты у меня умный, Ваня! – сказала Голуба и с восхищением посмотрела на мужа.
Иван Петрович самодовольно улыбнулся в ответ и торжествующе обвёл взглядом портреты предков на стене.
– Ты, это! Давай, кончай чудить и возвращайся на супружеское ложе! – примирительно сказала жена. – Вылечим мы твой дуализм! Поедем на дачу, картошечки накопаем, огурчиков соберём. Я тебе водочки налью для душевного покоя. Всё будет, как прежде!
Сидоров примирительно кивнул, но колготки решил не возвращать. Он чувствовал вину за свою неискренность перед женой, но ничего с собой поделать не мог.

***
Иван Петрович снова увяз в скучном болоте семейного благополучия. От этого у него на душе было как-то неуютно. Словно что-то важное и интересное ускользнуло из его правильной, размеренной жизни. Вглядываясь в изувековеченные лица предков на стенах квартиры, Иван Петрович пытался найти среди них единомышленников-дуалистов и получить моральную поддержку. Но несколько поколений Сидоровых с укоризной смотрели на него из сурового советского прошлого.

Иван Петрович хотел съездить в столицу и встретиться в баре со своими единомышленниками, однако в командировку его больше не отправляли. Он подолгу смотрел через окно Овертона в другой мир, но сделать шаг навстречу своим дерзким фантазиям не решался. А окно то широко открывалось, то стремительно захлопывалось, и от этого дуализм то обострялся, то затухал. Так Сидоров и жил с застрявшей задницей: ни туда ни сюда.

Голуба неусыпно дежурила на сквозняке жизненных метаний мужа. Своим женским сердцем она чувствовала неотвратимость скорой беды, но изменить ничего не могла. Прежде ухоженные картофельные грядки Сидоровых поросли быльём. Семейное гнездо перед телевизором стремительно остывало.

Как-то раз, возвращаясь с работы в размышлениях о своём дуализме, Сидоров случайно нашёл в заднем кармане брюк смятую визитку с надписью «Бар «Жопа». Как она там оказалась – мужчина не смог вспомнить. «Если прежняя жизнь тебя не радует – пошли всех в жопу!» – призывали радужные буквы на светло-сером фоне. Иван Петрович тут же набрал телефонный номер, и его сердце взволнованно забилось, когда в трубке послышался знакомый голос столичного бармена:

– Привет! Куда пропал? Мы тебя потеряли!
– Да я тут… должен уладить кое-какие вопросы с женой, – уклончиво ответил Сидоров.
– Тяжело тебе с ней? – продолжил бармен, словно считывая его невнятные мысли.
– Угу, – только и смог выдавить из себя Иван Петрович . – Переживает она. Как объяснить ей, что у меня кризис?
– Все мужские кризисы от женщин. Это неизбежно. Да ты не грусти! Приезжай в столицу! Выпьем, поболтаем! Что-нибудь замутим!
– Но я хочу сначала разобраться в себе, поговорить с женой!
– Не осложняй жизнь добрыми намерениями! Она не поймёт тебя, что бы ты ей ни говорил. Запомни, друг! Когда ты что-то объясняешь женщине, она видит только картинку и слышит звук твоего голоса, а вот информация рождается непосредственно в её голове. И то, что там появляется, никак не связано с тем, что ты хочешь ей сказать. Ей это неважно! Важно лишь то, что она сама хочет услышать!
– То есть, женщина никогда не поймёт мужчину? – вздохнул Сидоров.
– Конечно! То ли дело настоящая мужская дружба! А что подразумевает крепкая мужская дружба?
– Что?
– Поддержку в трудных жизненных ситуациях!

Окно Овертона призывно приоткрылось. Иван Петрович вспомнил, как несколько пар внимательных глаз в столичном баре с восхищением смотрели на него, каким удивительным теплом и спокойствием веяло от сильной руки атлета на его плече. Он остро почувствовал, что сейчас, как никогда, нуждается в мужской поддержке. Но прежние убеждения всё ещё не отпускали мятущегося Сидорова в приоткрывшееся окно.
– А вдруг я не такой?! – с сомнением в голосе проронил он. – Доктор мне сказал, что я натурас!
В это время окно снова закрылось.
– Не обманывай себя! Один раз – уже не натурас! – загадочно ответил бармен, а потом немного помолчал и добавил. – Приезжай! Парни про тебя спрашивали. Ждут! Скучают…
– Обязательно приеду! Передавай всем привет! – воскликнул Сидоров, и скупая слеза скатилась по его небритой щеке.
Лишь только Иван Петрович положил трубку, окно Овертона вдруг широко распахнулось, и неведомая сила стала затягивать его внутрь. «Ааа! Была не была!» – подумал Сидоров и шагнул в открывшийся перед ним портал…
По ту сторону окна мир был похож на праздник непослушания. Все прошлые запреты и бессмысленные ограничения неожиданно перестали иметь для Ивана Петровича значение. Его вечно напряжённое лицо расслабилось и приняло то самое выражение умиротворения и покоя, какое было в первом радужном сне.

+++
Жизнь засверкала для Сидорова блеском своих порочных огней, словно ночное кабаре. Он начал делать маникюр, стал следить за модой, заниматься спортом и даже купил себе собственные колготки. Поп-культура в широком смысле этого слова стала близка и понятна ему. В голосе Ивана Петровича начали проскальзывать манерные нотки. Чуть что – он закатывал глаза и восклицал с гламурным придыханием: «Я в шоке!» Экзальтации поначалу ему не хватало, но всё было натуральным: и восторги, и притворство, и манерность.

Вскоре на улице Сидорову встретился приятновзорный мужчина с деликатными манерами. Лишь взглянув на его порочные губы, Иван Петрович в деталях представил все гнусности, им доступные. «Ах, как хочется казаться чертовски соблазнительным ловеласом!» – подумал он и неосторожно послал приятновзорному мужчине воздушный поцелуй. А тот ответил ему такой многообещающей улыбкой, что Сидоров расцвёл, как чайная роза в парижском саду. Расправив крылья самосознания, он сделал решительный шаг навстречу судьбе.

На сквозняке перемен в мироощущении мужа Голуба и сама подхватила какой-то вирус. Неожиданно в её жизни открылось сразу несколько окон Овертона. Да ещё каких! От банальной полиамории до изысканного БДСМ в незатейливых постсоветских интерьерах. Недолгий бабий век Голубы подходил к тому тревожному рубежу, когда действовать нужно решительно. Не изнуряя себя душевными терзаниями, она безоглядно шагнула в мир открывшихся ей возможностей. За несколько недель Голуба обрела популярность на таких сайтах, одни названия которых вызывают дрожь у ревностных хранительниц домашнего очага. И если раньше почва её обид на мужа была обильно удобрена плодородным дерьмом жизненного опыта, то сейчас на ней выросли причудливые цветы неземной страсти. Окрылённая случившимся, женщина решила пустить судьбу на самотёк.

Так начался новый, лавандовый период жизни Сидоровых, лишённый прежнего ежедневного притворства.

Искушённые завсегдатаи сайта встретили вновь прибывшую игривыми подмигиваниями и откровенными фотографиями мужских гениталий. Среди изобилия Жориков, Андрюх и всяких Рахматов Вазелина сразу выделила Мужчину Твоей Мечты. Под этим псевдонимом в тумане фото на сайте знакомств скрывался от знакомых Самуил Шмулевич Совкодрочер, усталый от жизни сотрудник одной из организаций по хозяйственной части. В переписке он всегда интересовался её здоровьем. Был щедр на сердечки и незатейливые, но приятные комплименты. А когда начал многозначительно подмигивать в конце каждой фразы, Вазелина «возымела любление» и пригласила Самуила Шмулевича к себе в гости. Мечта материализовалась в виде полного лысоватого с одышкой мужчиной в дырявых несвежих носках и оторванной пуговицей у рубашки. Не о таком мечтала Вазелина, но широкое женское сердце умеет прощать судьбе обманы. Она безоговорочно согласилась на возможное женское счастье! Самуил Шмулевич был принят, как дар судьбы, вместе с запахом носков.

Совкодрочер явился с букетом бархатцев с ближайшей клумбы, с порога щедро одарил Вазелину банкой консервов «Килька в томате» и великодушно позволил угостить себя приветственным ужином. За столом сыпал комплименты, а потом попросил остаться на ночь. Да так и прижился. Пользы от Самуила Шмулевича было не много, можно сказать, совсем не было. Но и вреда, вроде, тоже никакого. Он стал неким символом домашнего уюта – стареющий мужчина на диване перед несмолкающим телевизором. Самуил Шмулевич не злоупотреблял алкоголем, был добр к Вазелине и даже иногда выносил мусор. Но она жаждала плотских удовольствий, а мужчина мечты был силён лишь в своих воспоминаниях. И Простодырова продолжала терпеть постоянную муку в томлении своей взволнованной плоти.

С Самуилом Шмулевичем было интересно в равной степени играть в лото и смотреть вечерние новости. В силу своей подкованности он всегда срыгивал возмущения в правильных местах. Иногда впечатления от увиденного прорывались наружу нотками восхищённого идиотизма. Но Вазелина была далека от политики и гнала от себя мысль, что с мужчиной мечты что-то не так. Когда за Совкодрочером приехали санитары из городского психдиспансера, Простодырова покорно приняла и такой выворот судьбы. В её голове остался тонкий слой мусора из добрых воспоминаний о нём. Ведь умные, добрые и щедрые мужчины - очень редкая форма жизни.


Музераст Томный разбил сердце Вазелины стихами. Он топтался древнегреческим шестистопным дактилем по грядкам сознания, посвящая ей чужие рифмы. Ядовитые лианы его обаяния день за днём опутывали могучий ствол души Вазелины. В обмен на дурманящие строки Музераст получал еду, крышу над головой и доступ к безбрежным полям её обожания. Захотев поесть, Томный начинал витийствовать: «Вазелина! Ваши флюиды снова накрыли меня мощной волной, вызвав сейсмические волны в трепещущем сердце». Простодырова по-коровьи хлопала ресницами и накладывала ему щедрую порцию пельменей. «Вслед за солнцем погружаюсь в ущелье между грудей! Вы вся такая вдохновительная!» – продолжал поэт, и наградой ему была очередная порция самогона. Музераст был неисчерпаем в возвышенном, Вазелина безотказна в земном. Своим напористым амфибрахием он увлекал её в волшебные миры чувственных переживаний. И хотя от рифм Музераста несло перегаром, он расшевелил ими розы её души. Когда через неделю бюджет Вазелины затрещал, не выдержав жизненных запросов Томного, она решительно отправила его туда, где и положено быть поэту – страдать.

Зато после короткого знакомства с Музерастом наша героиня стала очаровательно сумбурной дамой. Целомудрие её истомившегося сладострастия пропиталось алкогольным романтизмом поэта, словно ромовая баба ромом. Она была готова к настоящему подарку судьбы.

Командированный Бестиарий Аполлонов был холост и неотразим. Вазелина пропала сразу. Она встретила его розарием своей души, обильно удобренным рифмами Томного. Чемпион по малым радостям, Бестиарий имел кубики не только на прессе, но и на коре головного мозга. Как говорится, «видно сокола по полёту, а молодца – по соплям». Если бы нашей героине удалось заглянуть в паспорт Аполлонова, то она бы, конечно, узнала, что злостный алиментщик Вездевсех Гадович Рукосуев уже имеет на иждивении жену и двоих малолетних детей. Но как особа теперь уже романтическая из двух параллельных миров Вазелина выбрала мир любви и безнадёжных иллюзий.

Сэкономленные суточные Бестиарий умело инвестировал в ежевечерний алкоголь и закуски, превращая каждый день в праздник. Он имел редкое счастливое качество напиваться быстро, после чего крепко засыпал на коленях у влюблённой хозяйки. Та сидела с сокровищем на руках, боясь шелохнуться, до полуночи. А потом переносила обретённое счастье на кровать и засыпала рядом, громко стуча в тишине взволнованным сердцем. Утром протрезвевший Бестиарий по-хозяйски сгребал Вазелину в охапку, наполнял её тело и душу плотскими радостями и уходил куда-то по своим делам. Вечером праздник повторялся. А однажды Вездевсех Гадович ушёл, как обычно, и больше не вернулся. Видимо, прокрустово ложе растущей любви Вазелины стало слишком тесным для него. Вместе с Рукосуевым пропали нехитрые драгоценности и деньги, отложенные на чёрный день.

Неудачи не сломили Простодырову. Мужчины, стремительно заполнившие вакуум в душе Вазелины, лишь убедили её в уверенности, что путь выбран верный. «Нужно будет сделать настоящие модные губы» – решила она. Правильно сформулированные желания материальны. В тот же день на столбе возле дома Вазелина увидела объявление: «Демиург женской красоты. Доктор физиогномических наук Э. А. Хитрован». Демоны взяли Простодырову за руку и оторвали номер телефона.


Судя по бегающим глазам и вывеске на двери в полуподвале убогого дома, Эрот Арманиевич Хитрован был опытный специалист. По мнению же давно разыскивающих его столичных милиционеров, это был заурядный аферист, выдающий себя за медицинское светило. Стены врачебного кабинета Эрота Арманиевича были заклеены постерами с обнажёнными красотками всех цветов кожи. Хитрован утверждал, все они были его клиентками, сделавшими головокружительные карьеры в модельном бизнесе. Подленькая доброжелательность лица доктора убедила Простодырову, что настоящая красота не может быть дешёвой. Огни подиума засверкали в её недалёком будущем, суля мировую славу и обожание. Она согласилась на всё и сразу.


Хитрован зачем-то предложил Вазелине раздеться и долго с интересом рассматривал переливы её фигуры. И лишь насытив похоть своих очей, взялся за дело. Когда процедура закончилась, Эрот Арманиевич запел козлиным баритоном «Сердце красавицы склонно к измене». Вазелина вздрогнула, прядя в себя от звуков его голоса. «Ну-с! Смотрите, какое славное улыбалище получилось», – сказал доктор и поднёс зеркало к её лицу. Под ноздреватым носом Вазелины разлепёшилась большая вагина. Доктор шумно сглотнул в волнении. Простодырова восторженно ахнула. «Такие губы просто созданы для поцелуев» – подумала она и пошевелила вагиной на лице. Ощущения были необычными. Вазелина любовалась собой в зеркале. Отражение старательно льстило хозяйке.

Стараниями Хитрована и демонов Вазелина изменилась не только внешне. Всполохи инфернального огня, полыхающего у неё внутри, теперь прорывались наружу особым блеском глаз и жарким дыханием. «Эвон как Вазелинка закрасивелась!" – шептались за глаза соседки.

Простодырова стала такая вдохновительная на мужские фантазии, что мужчины на работе все как один тайно страдали от своих неразделённых чувств.

«Каждому пороку свой срок» – решила Вазелина и начала готовиться к окончательному грехопадению. В магазине одежды больших размеров женщина купила короткое платье с блёстками и безразмерное боди с застёжкой в таком месте, что продавец, заикаясь, не смогла вспомнить его, этого места, приличное название. Творя свой сценический образ, Простодырова не жалела помады, теней, румян, пудры и лака для ногтей. Порочным в ней стало всё – от ногтей до родинки на щеке. Густо намазанные ресницы делали глаза похожими на мухоловки. Фантазийные одежды не очень надёжно хранили аппетитные формы, являя изумлённому взгляду зрителя такие красоты, что даже профессиональные ухажёры заикались, как подростки. Демоны звали её показать красоту всему миру в Тик-Токе.

Под песни Бони М из своей далёкой юности Вазелина шагнула на сцену с незатейливыми танцами. Переливы её тела мигом наполнили смыслом жизни людей во всех уголках планеты. Небольшой провинциальный мир Вазелины вдруг расширился до размеров земного шара. Со всех концов света к ней потекли шумные ручьи признаний в любви. За судьбой Вазелины внимательно следили Ахметы, Бахтиары, Рустамы и разные смуглые парни с каракулями вместо имен и волос. Каждый взмах её головы привлекал всё больше восторженных почитателей. Вскоре сердце Простодыровой было переполнено любовью и уже не могло вместить всех желающих. А горшочек Тик-Тока, не переставая, варил всё новых поклонников.

И однажды сам Изнедр Лукойлович Нефтемиров увидел её танец. Он потерял сон, покой и несколько скважин в Сибири. Звезда Вазелины ослепила его разум. Колебания тела Простодыровой вызвали в нём странные вибрации. На бесконечных совещаниях, глядя в эпицентр её неземной красоты, Изнедр Лукойлович лелеял земные, даже низменные мысли. Волны обаяния Вазелины с шумом обрушивались на его фантазии, разрушали гранит здравомыслия и манили в кипящую пучину страсти. Нефтемиров отважно стоял на скалистом берегу своего жизненного опыта и противостоял напору нахлынувших чувств. Но капля камень точит – не силой, но частым падением. Брызги грядущего шторма размыли волю Изнедра Лукойловича. Он сделал Вазелине непристойное предложение, посулив бриллиантовые закаты над тайгой, деньги на деревьях вместо листьев и поля, родящие самоцветы. Та ответила решительным отказом, умело жонглируя словами из базарного диалекта неспокойных девяностых.

Этот невероятный сплав неземной красоты и дерзкого независимого характера всколыхнул саму углеводородную суть не знающего преград Нефтемирова. Изнедр Лукойлович вспыхнул неземными чувствами. Он полыхал с размахом. Проявлял настойчивость и даже несвойственную ему фантазию. Рахат-лукум его комплиментов обещал сделать жизнь Вазелины бесконечным праздником. Ради Простодыровой влюблённый Нефтемиров научился читать стихи и играть на лютне в шпагате. Его компания перевыполняла производственные планы. Именем Простодыровой с недвусмысленным намёком было названо новое месторождение. Когда Изнедр Лукойлович приехал к ней свататься, в городе случился праздник и новый асфальт. Мэр города лично вышел встречать дорогого гостя с хлебом-солью. Приветственное «ура» ударной волной пронеслось по старым кварталам города, снеся несколько ветхих строений. Нефтемиров обещал построить на их месте свою штаб-квартиру из стекла и бетона и новый микрорайон. Благодарные жители города уже видели себя в интерьерах новых просторных квартир. Мэр мысленно отрезал от пирога грядущей стройки свой кусок. И Вазелина сначала дрогнула, а потом и вовсе уступила. Вскоре стала она Простодыровой-Нефтемировой.


Изнедр Лукойлович заплатил щедрый выкуп за невесту. Свадьба удалась на славу! По количеству порванных баянов и разбитых морд был установлен новый мировой рекорд. В белом свадебном платье невеста была похожа на заснеженный Эльбрус, переливаясь в софитах торжества морозными искрами снежной целины. Она, как губка, напиталась проникновенными пожеланиями бесконечной любви и вся сочилась счастьем. Сам Лаваш Бульбуль-заде пел для осоловевших гостей. Бабка Надеждина увлекла их в изнурительные нетрезвые хороводы. По всему городу полевые кухни варили свадебный плов. Местный ликёро-водочный завод разом выполнил годовой план. Праздничный салют поднял по тревоге истребители НАТО.

Свадебный танец Вазелины буквально взорвал Тик-Ток. Волнующее бедро, украшенное подвязкой, за несколько музыкальных тактов превращалось в томный поцелуй, улетающий в бесконечную даль. Поклонники рыдали и восхищались на всех языках мира. Нефтемиров жутко ревновал, но втайне гордился собой и своим выбором, мечтая растянуть брачную ночь на полярные полгода.

Медовый месяц молодожёны провели в уединённом романтическом месте на южном берегу Карского моря, куда демонам интернета до Вазелины не добраться.



Другие рассказы: